Серж Аведикян: «Я знаю, как пах Параджанов»

---

 Сейчас одним из самых обсуждаемых фильмов в Украине является «Параджанов» — байопик о жизни легендарного советского режиссера, который на многие годы опередил свое время. Многие помнят, что всеукраинская гала-премьера фильма прошла на последнем ОМКФ. Тогда «Параджанов» получил Гран-при в Украинской национальной программе.

- Первый вопрос, Серж, разумеется о публике. Вы были на одесской премьере, первом официальном показе фильма в Украине. Да и фильм ваш начинается, в общем-то, с Украины, где Параджанов снял хрестоматийные «Тени забытых предков». Как принимала публика ваше кино?

- Это были первые пятнадцать дней, когда я был в фестивалях. В Каловых Варах основным зрителем были чехи, они принимали фильм очень сдержанно, тонко, я чувствовал, что фильм нашел место в сердце зрителя – и юмор, и эмоция. Потом был в Армении… Я боялся. В Армении есть музей Параджанова, там он лежит в Пантеоне, там он икона! Там был только один просмотр – зал был, ну, не знаю, 500 мест, а было минимум человек 700. Стояли в проходах, молодежь сидела просто перед экраном, я сказал только одно: смотрите открытыми глазами и ушами. И во время просмотра я чувствовал, как они ощущали вкус фильма. Ведь армяне потрясающе играют в шахматы. А теперь параллель: в Одессе я видел, что фильм в контексте времени: юмор, тема украинского национализма, публика аплодировала. Ведь нечасто бывает, чтобы публика хлопала во время сеанса. Я был не во многих таких залах. Это странно немножко, но очень интересно.

Одесская публика была молода и наивно, открыто воспринимала фильм. Это интересно, как чистота эта берет тот визуальный ряд, который идет. А в Ереване я чувствовал, как они ловили отдельные моменты: «А-а-а, вот он верблюдов нашел!». Самое важное, что после Парижа, когда я смотрел фильм с несколькими профессионалами, они были фактически безэмоциональны. А на фестивалях я увидел отклик зрительский: смех, слезы. Потому что главный персонаж – он живой.

- Режиссеры, особенно в кинематографе, говорят, что очень тяжело соединять актерскую и режиссерскую работы в одной ленте. Вы выступили сорежиссером картины. Кого больше в фильме – Аведикяна-режиссера или Аведикяна-актера?

- Я не сразу согласился на режиссерскую работу, а потому что боялся именно такого вопроса. Но, поработав день или два, я понял, что, если я буду работать как режиссер, то появится нужная стилизация. Я понимал, что Сергей Параджанов – режиссер, он всегда придумает нужную мизансцену, и если я буду только играть, то это будет немножко театрально. Но если я буду реальным режиссером фильма, то я не буду играть, я сделаю это натурально на площадке. С этой позиции я мог быть двойным персонажем: я даю задания, делаю раскадровки, как Параджанов. Мои друзья из Москвы, Юлия Пересильд, Карен Бадалов или из Грузии Заза Кашабидзе, и они общаются со мной, как с Параджановым, потому что я персонаж и режиссер этой ленты. Это давало мне больше энергии.

Мы очень хорошо работали до съемки: раскадровки, фотографии, коллажи, кастинг. Я был очень готов, и долго работал над русским языком, живя в Париже. Скотчем себя к тексту привязывал (смееется – авт.). Мне не было тяжело на съемках, со мной произошла другая вещь: после съемочного дня я становился немножко, как ребенок. Я хотел, чтобы меня любили, восхищались мной. Я чувствовал себя эксклюзивным человеком, не хотел быть один. Но был и работал, еще и по Скайпу с Парижем общался (смеется – авт.).

На съемочной площадке была сумасшедшая энергия. Балаян (Роман Балаян – легендарный советский и российский режиссер – ред.) много помогал в то немногое время, когда был на площадке. Он сказал мне всего две-три вещи, когда был в Киеве и Тбилиси, понимал, что больше не надо, потому что стану очень нервозным (смеется – авт.) и скажу что-то лишнее. Очень помогла в моей двойной работе вся съемочная группа, очень большие профессионалы. А мой сорежиссер Елена Фетисова – замечательный продюсер, она организовала все так, чтобы я был совершенно свободен. Как Параджанов. Я говорил Михальчуку: «Это движение камеры, траббинг, это немножко по-американски, я хочу без движения». А он: «Серж, ну ты что, потеряем динамику». А я: «Время есть, давай попробуем». И мы пробовали. И при этом были такие дни, которых не бывает обычно на съемочной площадке – 4-5 часов и мы заканчивали работу. «А что не сделаем еще дубль? А крупный план?». – «Нет-нет, я смотрел материал, хватит, потому что завтра меня ждет совершенно другое дело». А это значит, что мы были очень готовы.

- Здорово. Вы упомянули Балаяна – он был близким другом Параджанова, это известный факт. Вы упоминали, что тоже были знакомы с ним. Насколько это помогло вам в работе над ролью?

- Это очень сильно мне помогло. У меня не было вопросов по композиции персонажа. Я чувствовал его, я трогал его, я ощущал запах этого человека. Я знал на площадке и свою мимику, и свою боль, даже трагичные моменты – я знал их изнутри. Важно ведь было не играть, а оставить больше места свободе. Есть некоторые персонажи, которые стараются как можно больше вещей повторять, чтобы получить вживание в образ. Линия есть основная – это ты, твое тело, твой голос. А внутри должна быть амплитуда для контраста движений и чувств, которая дает свободу. Это позволяет зрителю на экране видеть живого персонажа, потому что он не всегда одинаков.

Параджанов много изменяется в фильме. Сначала молодой, потом немножко так, потом тюрьма – совсем другой он. А после тюрьмы еще одно перерождение. Уже не нужен был грим, только костюм. И движение – медленно идущий пешком по Тбилиси в важном внутреннем ритме. Он и говорит иначе – спокойно и свободно. Тюрьма дала ему возможность быть свободным. Это то ощущение, которое я хотел дать зрителю. Я старался быть свободным во все моменты, даже на пост-продукции. Все эти трюкажи, коллажи, анимационные моменты – я их писал.

- Вы уже получали золото Канн за короткометражку об Армении, сейчас сняли фильм о Параджанове. При этом вы официально французский режиссер. Насколько важно не забывать свои корни и почему вы продолжаете работать над армянскими проектами?

- Нет, я немного работал в Ереване. Я думаю, что история армян вообще, многих семей имеет патологическую связь с эпохой. У меня, например, в четырех поколениях нет ни одного предка, который родился в той же самой стране или городе. Мой дед родился в Западной Армении, жили они в Турции. Мой отец родился в Болгарии, между Турцией и Францией. Я родился в Ереване, потому что родители в 1947 году из Марселя поехали в Армению, вдохновленные советской пропагандой. Очень большую ошибку они сделали (смеется – авт.). Ведь это была жизнь людей, у которых нет своей страны. А потом мои сыновья родились в Париже. Они говорят по-французски, по-английски, немножко по-армянски, я говорю немножко по-русски, по-французски, по-армянски, по-английски. Мой дед говорит по-турецки и по-армянски, мой отец пел по-французски и по-армянски… Одна из моих первых лент была документальной и биографической: я снимал об армянине, который тринадцать лет назад уехал в Париж и вернулся узнать, что стало с его друзьями. Сюжет вышел довольно политический, это были времена Андропова. Да и для Парижа это было в диковинку – документальный фильм о дружбе между людьми, которые не живут друг с другом. Потом я снял фильм обо всей истории армян. Для меня очень важна эта связь сейчас – это более универсальный подход. Ведь чем богаче твоя история, тем больше ты имеешь права говорить о глобальных трагедиях или веселых вещах. Кино дает возможность говорить на таком универсальном языке. Ведь, живя в отдельно взятой деревне, человек видит весь мир, такой же, как и в других местах. Главное увидеть это и суметь рассказать. Вот такая моя позиция – почему я, живя в Париже, остался армянином. Я был одним из первых, кто говорил в Стамбуле об армянском геноциде. Ведь роль артиста – открывать двери, если можешь. Если чувствуешь, что это правильно, можно рисковать, чтобы молодые поколения жили с этими новостями.

- Наконец, какие ваши ближайшие творческие планы?

- У меня есть проект, который я начал перед Параджановым. Это будет полнометражный анимационный фильм, романтическая история. «Последний раунд в Истамбуле» — такое название (смеется – авт.). Начинается история в Аддис-Абебе (Эфипоия), заканчивается в Турции. Очень интересный сюжет – история происходит после Второй мировой войны, в 1946 году, есть там и нацисты, и турки, и армяне, и… любовь. И бокс, ведь речь об авантюре с боксерами. Как раз в октябре планирую приступать к активной продукции.

- Мы уже ждем!