Дмитрий Харитонов: люблю радовать людей своим искусством!

«Репортёр»: - Дмитрий, Вы давно не были в Одессе, более 20 лет. Сегодня Вы в отпуске – и Вы здесь. Ожидали ли Вы увидеть то, что предстало перед Вашими глазами? Какой Одесса явилась Вам?

Дмитрий Харитонов: - Одесса несёт очень большую энергию. У Одессы особое излучение, на мой взгляд, больше, чем у Нью-Йорка. Все, кто приезжает в Нью-Йорк, говорят, что это что-то невероятно энергетическое, примерно, то же самое я сейчас улавливаю в Одессе. Она очень изменилась, прежде всего – потому, что люди стали иными из-за того, что иные условия дали им возможность процветать. Я должен сказать, что каждый человек разделён физически диафрагмой. Диафрагма – это такая плёнка, которая делит человека на два отдела: нижний – то, что связано с пищеварением, и высший – спиритуальный мир. В опере Чайковского «Иоланта» есть такой образ Эбн-Хакиа – доктора с востока, к которому обратился отец слепой Иоланты с просьбой вылечить дочь от слепоты. И Эбн-Хакиа поёт такие слова «Два мира – плотский и духовный – во всех явленьях бытия». Наблюдая за Одессой сейчас, я могу сказать, что всё, что связано с плотским питанием на месте, всё, что связано с духовным питанием, может быть доработано до того уровня, который был в те годы, когда я здесь учился. Есть к чему стремиться – и по сравнению с Одессой тех лет, и по сравнению с миром, который мне посчастливилось наблюдать в эти последние двадцать с лишним лет.

«Р»: - За это время Вы добились действительно сумасшедшего успеха, Вы по праву называетесь звездой мировой оперной сцены! Мне бы хотелось сейчас проследить все вехи Вашего пути. Давайте вернёмся к тому моменту, когда Вы из Одессы уехали, это был 1984 год. Тогда Вы, будучи выпускником, были солистом Одесского оперного театра. Расскажите о том, как это было, каким Вы были тогда!

Д.Х.: - Ещё будучи студентом Одесской консерватории, я стал солистом филармонии, мне дали ведущий репертуар. Одесский театр тогда функционировал очень здорово, он был просто открыт! Сейчас, к сожалению, театр закрыт, и мои замечательные друзья, коллеги, окончившие консерваторию до меня, после меня, работавшие в Одесском театре, поют на других сцена – в Театре музыкальной комедии и Украинском театре. Мы все ждём, когда Оперный театр будет открыт!

«Р»: - А тогдашняя публика – как она смотрела на выступление мастеров?

Д.Х.: - Одесская публика – потрясающая, очень тёплая, очень знающая, просвещённая, улавливающая все тонкие оттенки – духовные, спиритуальные, которые излучают артисты, оркестр, вообще классическая музыка. Так же, как Максим Горький говорит, что писатель – это инженер человеческих душ, так же я считаю себя представителем того мира, который проецирует свои идеи в мир, эмоциональные и мысленные идеи. Идеи, которые так или иначе доходят до публики – не только посредством слова, которое мы несём, как оперные певцы, но и сама классическая, симфоническая музыка несёт в себе этот заряд – и мысленный, и эмоциональный.

«Р»: - В таком случае, для Вас что первично: слово, которое Вы несёте, оперное слово – или чувство?

Д.Х.: - Дело в том, что мы различные слова можем петь по-разному, нести их по-разному. Даже слова «Я тебя люблю!» можно нести и с эмоциональным зарядом «Я тебя ненавижу!» – или наоборот. Вот это мой ответ. Значит, независимо от тех слов, которые мы произносим, поём, всё-таки первичен тот эмоциональный заряд, мысленный заряд, который мы даём в зал. А всё, что мы несём в зал, если артист не пуст, очень определенно идёт в сердца и в умы зрителей.

«Р»: - Кстати, недавно на вечере, посвящённом 1-му дню рождения одесского телеканала «ОНТ», Вы исполнили песню, которая называется «Я тебя не люблю». Каким был её заряд?

Д.Х.: - В ней заряд текстовой, эмоциональный – «я тебя люблю, я тебя продолжаю любить, ты меня долгие годы мучила, но теперь я нашёл в себе силы освободиться от оков и сказать тебе «До свиданья!», не смотря на то, что я продолжаю тебя любить».

«Р»: - Хочу вернуться к канве разговора! Итак, Вы уехали из Одессы. Каков был Ваш следующий шаг – и что Вас побудило его сделать?

Д.Х.: - Станиславский сказал: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве!». Всякий раз, когда я стремился к каким-то высоким целям – всё выше, и выше, и выше – я не старался быть первым в мире, а я старался быть первым для самого себя, самым лучшим своим Я. Раскрыть себя наилучшим образом… Есть такие слова: «Делайте всё лучшее, не заботьтесь о славе, а слава вас найдет!».

«Р»: - Вы оказались в Москве, стали солистом Большого театра. Как Вас встретила Москва, как Вас встретил Большой театр? Вы сумели сразу же там реализоваться?

Д.Х.: - Меня взяли сразу на главные роли. В Большом театре в то время было восемьдесят семь солистов – это коллектив, который превышает по своему числу хор. Моя профессия такая, что если ты не мечтаешь быть первым – то ты первым и не будешь. Было много солистов, возраст очень разный, по крайней мере, три «слоя» возрастных. В моём возрастном «слое» я был первым баритоном тех лет. Я проработал четыре года – и один год, будучи солистом Большого театра, я стажировался в «Ла Скала». Меня туда «выслала» Родина, был обмен между Большим театром и «Ла Скала», или, крупнее скажем, между Италией и Советским Союзом – туда ехали наши оперные певцы, а оттуда приезжали итальянки и итальянцы балетные. Но я не ответил на Ваш вопрос, Вы спросили о том, как я чувствовал себя в Большом театре?

«Р»: - Да, сразу или не сразу Вам удалось реализовать то, что Вы планировали?

Д.Х.: - Сразу. Меня взяли на роль Онегина, я тогда был по своему возрасту младше, чем Онегин пушкинский, по крайней мере, в последней картине, где он поёт: «И здесь мне скучно, дожив до двадцати шести годов», а мне было тогда двадцать четыре. «Онегин» был тем спектаклем, который я застал в Большом театре, на его сцене пел два года, а потом, чтобы собрать большие деньги, «Онегин» и другие спектакли были переведены на сцену Кремлёвского дворца съездов – то есть, самые успешные спектакли. Это одна из сцен Большого театра – Кремлевский дворец, и там просто сидит больше зрителей – семь тысяч!

«Р»: - То есть, Вас видели представители ЦК, президиума Компартии?

Д.Х.: - Да, это тоже, но, в общем-то, Кремлёвский дворец был второй площадкой, а кто-то говорил – первой площадкой, которая использовалась просто для того, чтобы большее число людей посмотрели спектакли. И очень много тогда, ещё в советские времена, было иностранцев, которые платили хорошие деньги, валютой. Вот этим и объясняется то, что Онегин был переведён в Кремлевский дворец.

«Р»: - Более психологический вопрос. Насколько это легко – или нелегко! – молодому человеку двадцати трёх – двадцати четырех лет оказаться в таком окружении, нет ли в этом какой-то психологической нагрузки – быть солистом Большого театра, выступать в «Ла Скала»?

Д.Х.: - Два дня назад я сидел на террасе у одного очень богатого одессита, который мечтает направить свои деньги на культуру – и не только на культуру. Это бывший врач больницы водников, несомненно, патриот. Когда этот человек заговорил со мной о возможной спонсорской деятельности из своего кармана, я понял, что он рождён бизнесменом… А я рождён творческим человеком. Я ничего не делал, чтобы им стать, просто это у меня в крови – нравиться публике не потому, что я такой хороший, красивый, богатый духовно, а потому, что у меня есть, что ей сказать. Я это с самого детства чувствую, я пою всю жизнь. И я с радостью всегда замечал, что после моих выступлений людям лучше, люди становятся красивее… Есть замечательный романс Шумана на стихи Гейне, там есть ряд перечислений того, что «ты – моя любимая – для меня: мой восторг, моя радость». И последние слова – «ты – моё лучшее Я!». Вот когда публика во время спектакля, концерта и после, уходя из зрительного зала, чувствует себя красивее, лучше, богаче, когда их дух открыт, значит, моя цель достигнута!

Я мальчиком, с трёх до девяти лет, жил в довольно провинциальном городе Саранске, куда по работе моего отца переехала вся семья. Я ходил в кинотеатр «Мордовия» и всякий раз, посмотрев хороший фильм, выходил из кинотеатра, запахивая своё пальто – таким образом желая всё самое лучшее, самое красивое, что я получил от кинофильма, сохранить подольше, не потерять. Эта красота меня очень грела… Некоторые немцы подходили ко мне после концерта и говорили: «Вы наполнили наши сердца!». Вот это – моя цель!

«Р»: - Кстати о немцах! После Большого театра в Москве Вы покорили мировую сцену. Скажите, Вы ещё тогда хотели этого, Вы это чувствовали?

Д.Х.: - Несомненно. Я считаю себя гражданином мира, в очень хорошем смысле этого слова. Я всё больше и больше мечтаю вернуть моё искусство, обогащать моим искусством, и не только моим, людей. Возможно – позже, если мне посчастливиться занять какие-то посты, сидя на которых я мог бы шире влиять на расцвет нашей культуры. Не только пропагандировать своё имя, свою личность – но и искусство. Мне действительно очень приятно радовать людей всего мира, всех стран моим искусством.

«Р»: - В Вашем персональном буклете указаны залы, где Вы выступали – это действительно сумасшедший размах! Тут и лондонский «Ковент Гарден», и «Метрополитен Опера» в Нью-Йорке, тут и Париж, Москва, Буэнос-Айрес, Дрезден, Флорида, Ницца… Скажите, есть ли какие-то известные концертные залы, площадки, где Вы не выступали – и ещё хотели бы выступить?

Д.Х.: - Да, конечно, есть. Например, Сидней. Я на том континенте ещё не был, в Австралии. Потрясающий театр, который я видел только в кинофильмах, на фотографиях – это огромная «ракушка» по архитектуре.

«Р»: - Вы пели с Пласидо Доминго. Расскажите об этом!

Д.Х.: - Я не люблю стучать себя в грудь кулаком, говорить, что я звезда, биография об этом говорит. Коль мы коснулись Пласидо Доминго – да, с такой звездой я пел. Он во всех смыслах звезда, и самое главное его качество – это то, что он обожает весь мир, всех людей и несёт свое искусство, как радость от общения с людьми. Он от них подзаряжается, наслаждаясь тем, что он любит их, и он даёт эту любовь, опять же, людям. Люди его боготворят! Он замечательный коллега, он проходил от гримерной к гримерной, стуча в каждую дверь, даже представитель самой маленькой роли удостаивался его объятия, рукопожатия, взгляда. Я даже замечал, когда оттого, что его закулисная жизнь была очень напряжённой, он от распыленного внимания за кулисами, от многих обожателей – на сцене терял. Были спектакли, где он пел не божественно в какие-то моменты, но это всегда было очень интересно. И я, обожая Паваротти, с которым я тоже знаком лично, общался с ним, я всё-таки Пласидо Доминго, как личность, ставлю выше. За эту любовь, за эту открытость ко всем людям – в противовес закрытости Паваротти, который тоже любит свою публику и всех людей, но он очень волновался за вокальное качество и оттого часто ограждал себя от мира.

«Р»: - Вы принесли сегодня диск, романсы Рахманинова, написанный с Вашим немецким партнером Лейфом Ансднесом. Расскажите об этом и о Вашей дискографии!

Д.Х.: - Этот диск записывался в Лондоне, к сожалению, без публики, как это часто бывает, в студийной записи. Лейф Ансднес – очень известное имя на мировых сценах, это пианист-солист, на таком же уровне, как наш знаменитый Евгений Кисин, который делает мировую карьеру. Лейф Ансднес – это его первый диск, как аккомпаниатора. Запись сделана в церкви, делалась в течение двух дней, с восьми утра до двенадцати ночи. Здесь запись двадцати одного романса, несмотря на то, что мы записали в общей сложности тридцать шесть. Это очень сжатые сроки, было писать очень трудно, но очень приятно. Я мечтаю о том, что, возможно, известная фирма «Эми Классикс», которая выпустила этот диск, сможет в ближайшем будущем заключить какой-то контракт, возможно, с «Мелодией», которая выпустит этот диск на русском языке.

«Р»: - Отношение к высокому искусству на Западе отличается от нашего?

Д.Х.: - Я благодарен консерватории, в которой работали и работают такие «киты», как Галина Анатольевна Поливанова, педагог, которая меня взрастила, и Евгений Иванович Иванов, педагог, у которого я взял всё самое лучшее. Обращаюсь к моим коллегам из Одесского театра и филармонии с благодарностью за то, что они помогли мне выйти на интернациональные рубежи. Обращаюсь к руководству Одессы, к городским властям, областным властям – давайте учиться у западного мира привлекать деньги богачей, фирм, направлять их на спонсирование искусства. Искусство в этом нуждается! Дорогие миллионеры Одессы! Деньги, вложенные в искусство, не всегда возвращаются, а если возвращаются – не всегда в тех размерах, в которых они были выплачены. Но так же, как мы вкладываем деньги в наших детей, не ожидая выплаты денег нам назад, мы можем заботиться об искусстве, которое будет взращивать наших детей, учащихся училищ, студентов институтов, университетов. Весь народ должен питаться так же, как и колбасой, пивом, водкой, сыром, – замечательным искусством! Это нас обогащает!

---

Внимание! Обнаружив ошибку или неточность в тексте, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter. Далее следуйте инструкциям. Редакция сайта заранее благодарит всех бдительных читателей!