Татьяна Ладыженская: к моей галерее нужно относиться как к эксперименту!

«Репортёр»: - Татьяна, расскажите, почему именно этот день и, как говорят в Одессе, зачем оно Вам надо?

Татьяна Ладыженская: - Зачем оно мне надо – я пока сказать не могу! Я Вам скажу об этом, когда мы встретимся по окончании проекта. Почему именно 10 мая – это по плану такое число открытия. То есть, тут никаких секретов нет… А почему ответить именно на эти вопросы? Я наконец-то показываю то, о чём не говорила, начиная с открытия галереи, и, честно говоря, умалчивала. Пришло время… Накопились вопросы и какие-то намёки – что непонятно, что Ладыженская, на самом деле, коллекционирует, непонятно, почему она так трепетно относится к 1907 году, к офортам… То есть, кто-то когда-то увидел, как я над этим, как «Кощей над златом чахнет». И вот я эти вопросы собирала-собирала, а тогда и решила показать всё, что у меня есть, чтобы все узнали вкус Татьяны Ладыженской – почему бы и нет…

«Р»: - То есть – появилось желание ответить?

Т.Л.: - Да, ответить и перейти в другую стадию игры. То есть, я играла одну игру, сейчас буду играть другую – вот и всё!

«Р»: - Эти вопросы накапливались с каждой выставкой?

Т.Л.: - Да, с каждой выставкой. Андеграундная молодёжь не понимает некоторые мои проекты, они ко мне прекрасно относятся, ребята, молодёжь, но они не понимают некоторых моих пристрастий. Если я такая вся модная, почему у меня такая «чистая» галерея, почему у меня такие «чистые» проекты…

«Р»: - Многое в Вашей работе, в работе галереи зависит от Ваших пристрастий?

Т.Л.: - Получается, что так. Вернее, даже всё зависит от моих пристрастий.

«Р»: - Они сходятся, сочетаются с пристрастиями тех, кто приходит в Вашу галерею?

Т.Л.: - Я их ращу. Выяснилось, что людям, которые были, так сказать, «выброшены» – до этого не такого не предлагали. Им не предлагали таких проектов, которые делаю я, они никуда не ходили, для них это сейчас новое. И оказывается, то, что я им предлагаю, им может не нравиться, им может быть непонятно. Но мы общаемся на одном языке, мы читаем одни и те же книги, смотрим одни и те же фильмы. Я люблю эту книгу, а он эту книгу не любит, но он её прочел.

«Р»: - Расскажите про Ваши проекты – с чем работает «Галерея Татьяны Ладыженской»?

Т.Л.: - Каждый год традиционно я открываю работами Жени Гапчинской (Евгения Гапчинская, известный современный украинский художник, Киев – «Реп.»). Я так решила, мне интересно, и мне интересно ещё и с коммерческой точки зрения – я не могу её предсказать. Всё время я делаю неправильные прогнозы по поводу Гапчинской. То есть, я себе делаю прогноз, как цены будут расти на следующий год и вообще – не «выдохнется» ли, и он оказывается неправильным. Она всегда «на гребне», она уже на этой волне – и уже на дно не пойдёт. Есть несколько уровней, когда человек идёт вниз три раза, как минимум, а потом уже, после этих трёх раз, поднимается наверх – он уже вниз не опустится. Не могут понять, почему я так люблю Гапчинскую!..

«Р»: - Это Ваш настрой, как мы говорили, Ваше пристрастие? Наверное, Вам и легко с ней работать?

Т.Л.: - Да, с ней хорошо работать, комфортно. У нас деловые отношения, я это ценю гораздо больше, чем дружеские!

«Р»: - Какие у Вас ещё пристрастия в проектах?

Т.Л.: - Одесситы-художники многие обижались, что я не работаю с Одессой. Это неправда. Я работаю с брендовыми художниками – я так хочу! Я работаю с победителями, получается.

«Р»: - У нас есть в Одессе брендовые художники?

Т.Л.: - Да, у нас есть Гусев. Я считаю, что он умница, у него есть своя ниша… Есть Оксана Мась… Кожухарь сейчас вернулся из Москвы… Ройтбурд… Сейчас подрастает молодёжь замечательная. Вообще, весь цвет украинский – это Одесса, в Одессе всё это растится!

«Р»: - Значит, нестабильная современность никак не сказалась на таланте одесском?

Т.Л.: - Наоборот. Чем нестабильнее – тем больше талант имеет возможностей, особенно сейчас.

«Р»: - Какова основная мысль или идея Вашей галереи? Это ваши пристрастия – или есть нечто сформулированное?

Т.Л.: - Я сама и, я считаю, моё поколение, 35-36-летние люди, до сорока лет, «выпали» на какой-то момент, потому что нам нужно было зарабатывать деньги, мы рожали детей, мы выпали из культурного поля. Но мы-то культурные, мы-то знаем «Анну Каренину», читали Толстого, Достоевского – так положено было. Наши родители нас этому учили, у нас были огромные библиотеки, мы это знали ещё тогда, но мы это «выключили». Мы ходили по музеям, стояли в очереди на Глазунова, я всё это помню. Когда мы уже немного заработали денег, у нас дети выросли, когда мы готовы поговорить о том и о чём-то новом, все столкнулись с тем, что мы «выпали» из жизни. И я, получается, включаю эту лампочку и возвращаю наше поколение умных, красивых, достойных людей в нишу, которую я для них готовлю.

«Р»: - Поколение, которое было вынуждено думать о чём-то «другом»?

Т.Л.: - Да. Потому что пожилые люди, которые приходят (ну не пожилые, они молоды душой) – им тоже нравится. Когда я с ними начинаю разговаривать, мы говорим на одном языке. И молодёжь я ещё тоже могу зацепить своими проектами. Это эксперимент. К моей галерее надо относиться, как к эксперименту. Эксперимент пока удался. Проходит какое-то время, я вижу свои ошибки. Я с удовольствием о них расскажу тем, кто новые галереи будет открывать. Пусть открывают, пусть делают белые стены, хорошее освещение, пусть на эту тему думают, чтобы люди помоложе и моё поколение ещё туда успело.

«Р»: - Вы не будете делать тайну из своего дела?

Т.Л.: - Нет, я к этому отношусь очень спокойно. Есть какие-то тайны, всё равно человек не может думать так, как я думаю, человек не может придумывать так, как придумываю я, поэтому какие-то могут быть тайны. Моя галерея – это отражение моей индивидуальности, и на мою индивидуальность приходят те люди, у которых тоже есть это, которые ранее были этого лишены, вот и всё!

«Р»: - Можно ли сказать, что Ваши гости и художники, которые у Вас экспонируются, – это какой-то клуб людей, или общность?

Т.Л.: - Да, определённое мышление, определённые амбиции, определённая одежда, духи… Мы встречаемся в театрах, на определённых спектаклях. Поговорим – и мысли сходятся. Спокойно относимся к таким звонкам: «Что сейчас модно читать, ты не знаешь? Я сейчас иду на вечеринку, там будут такие начитанные. Что можно прочитать?»… И я своим знакомым с удовольствием об этом рассказываю. Есть какая-то обобщённость той прошлой жизни и нынешней. Можем немножко друг другу помочь. Мне очень много помогают абсолютно незнакомые люди в открытии галереи, в моём продвижении, просто своим присутствием, своим гением, своими советами, своими вопросами. Я делаю много проектов благодаря людям, которые мне сами приносят материал. Понимаете, они настолько соскучились, что сами приносят материал!

«Р»: - Вы упомянули понятие модности. Скажите, насколько этим понятием Вы руководствуетесь в работе галереи – в плане сегодняшних течений или художников? Что такое мода в искусстве?

Т.Л.: - Я к понятию моды отношусь очень хорошо. Я считаю, что мода – есть мода. Избито очень современное искусство, здесь и сейчас – это всё ерунда. Модно сегодня то, что люди хотят видеть. Модна Гапчинская. Почему? По 180 человек в день – вот показатель, вот правда! Как только выставка была того же Гусева – куча людей, люди приходят посмотреть, поговорить, поругать, но они неравнодушны. И есть некоторые проекты, которые «мимо» абсолютно… Причём, обязательно они должны быть. Если бы у меня все проекты были успешными, и галерею затаптывали толпы людей, я бы подумала, что что-то не так!

«Р»: - Были ошибки в течение работы галереи?

Т.Л.: - Да, провалы. Но об этом знаю только я!

«Р»: - А как давно существует галерея?

Т.Л.: - Мы открылись 5 ноября 2005 года. Это было интересное открытие, много было камер, потому что галерея в боулинге («Галерея Татьяны Ладыженской» находится в здании клуба боулинга – «Реп.») – это всех так удивило! Я тогда была настолько в себе уверена! Я даже не знала, приходят люди на это или не приходят! Моё незнание сыграло мне на руку, я не знала, чего опасаться. Я была настолько наивна, с одной стороны – а с другой, настолько креативна в своей наивности, что это людей заинтересовало, и люди поверили мне.

«Р»: - Много ли было за это время проектов, которые Вы реализовали?

Т.Л.: - Каждый месяц, посчитайте… У меня военная дисциплина!

«Р»: - Это означает, что все идеи должны быть реализованы?

Т.Л.: - Это значит, что нет месяца без проекта. Обязательно должен быть проект, обязательно должно быть продумано, каждый проект должен «цеплять» следующий проект. «Пальцем в небо» ничего никогда не тыкается! Я разработала определённую схему: Гапчинской я открываю галерею, все это знают. Следующий, третий сезон, опять же я буду открывать 25 октября новой Гапчинской. На новый год я всегда делаю свой проект, в этом году я сделала «Мечты сбываются». Всё сама, коллажи делала своими руками, снимала фильм, тоже моё незнание опять мне сыграло на руку. Люди были удивлены и моим подходом. На следующий новый год опять будет мой проект. То, есть я планирую: я вам не могу, художники, дать это время, потому что это будет мой проект, я не могу с вами сейчас заключить контракт, потому что у меня будет Гапчинская, я так решила. Есть свои планы, невзирая ни на что.

«Р»: - Вы позиционируете свою галерею, как галерея современного искусства. Вместе с тем, у Вас есть – в хранилище, по крайней мере, – картины старых художников. Почему так? Опять же, Ваши личные пристрастия?

Т.Л.: - Это мои эмоции, это моё настоящее. Я не могу пройти мимо раритетов. Это связано с тем, что я, во-первых, историк, но до того, как я была историком, я не могла пройти мимо археологического музея. Я очень люблю то, что сохранилось с тех пор, я уважаю людей, которые хранят традиции. Я вообще, по большому счёту, очень классический человек. Семейные традиции, художественные традиции. Я очень болезненно реагирую, когда разворовываются музеи, я болезненно реагирую, что моим детям ничего не достанется что-то, чтобы увидеть. Вот это у меня есть, я коллекционирую, и я над этим трясусь и каждую сдуваю пылинку, потому что этого уже не будет никогда.

«Р»: - Вы историк, но мы, опять же выяснили, что Вы руководствуетесь в своей работе своими пристрастиями. Означает ли это, что будут работы, посвящённые классике?

Т.Л.: - Будут. Я подумала, опять же, мне гости мои посоветовали, что для того, чтобы людей просветить, я могу преподнести им то, что было. Я хотела делать проект по поводу офортов. Сейчас офортами очень мало кто занимается, это уже неинтересно, плохо продаётся. Я хотела сделать проект, начиная с офортов начала ХХ века, привезти этот аппарат, показать, какой это огромный труд, как это делается, разбить на годы, чтобы люди посмотрели, какая идёт градация, какие были офорты, как люди тогда думали… Просто по рисункам того времени можно понять, как люди думали. У меня есть в коллекции карандашный рисунок, простой натурщик позировал, дедушка такой красивый. Люди приходят ко мне и говорят: «Таня, сейчас такого нет!». Это был 1937 год, и я себе думаю, что этот юноша даже не думал, что будет война, он просто писал дедушку карандашом. Как можно такое не ценить? Такого же рисунка не будет больше никогда, но моя дочь это увидит, мой сын это увидит, и люди другие увидят, потому что я это приобрела, нашла. Нет будущего без прошлого. Для того, чтобы люди заинтересовались прошлым, мне нужно было их как-то сориентировать в настоящем.

«Р»: - Поэтому ли говорят, что Вы умалчивали своё увлечение старым искусством?

Т.Л.: - Так, собственно, чтобы меня пытали за горло – не было. Меня никто не спрашивал. Не знали просто, а я и не говорила. Я начала немножечко показывать своим знакомым, что есть на самом деле, причём, с таким цинизмом, снобизмом, как «Алиса в стране чудес», – видали мы такие офорты, вот у меня такие офорты! Всё началось с того, что я начала хвастаться, потому что мне есть, что показать. Мне говорят: «Чего ты всем не покажешь?». Я говорю: «А оно кому-то нужно?». А потом получается, что, оказывается, оно нужно!

«Р»: - Вы покажете это, когда увидите, что это кому-то нужно – или тогда, когда Вам захочется?

Т.Л.: - Вообще, по большому счёту, коллекционеры жемчужины своих коллекций не показывают. Они их могут показать, когда они уверены в том, что никто не скажет: «А, ерунда!». Это настолько сокровенное, настолько трепетное, нужно быть уверенным в своих жемчужинах, как в себе. В день раскрытия секретов я их покажу.

«Р»: - Есть ли какие-то течения в искусстве, с которыми Вы, может быть, работать не будете?

Т.Л.: - Нет. У меня очень странные, вообще, пристрастия, я люблю экспрессионизм, как это ни странно, я люблю наивное искусство, я люблю примитивизм – это вообще моя любовь! В искусстве я люблю эмоции, я это ценю. Это то, с чем, как раз, не выгодно работать. Выгодно работать с салоном, с классическими канонами какими-то – это то, что продаётся.

«Р»: - Эти жанры – наив, примитивизм – они сегодня в достаточной мере представлены в Украине, есть с кем работать?

Т.Л.: - Да, есть. Сейчас время перемен, нужно во время перемен глаза шире раскрывать и уши тоже, видеть, слышать этих людей. Сейчас их видно, потому что у них нет выхода. Для того, чтобы человек себя показал, у него не должно быть выхода. Он должен закрыть одну дверь и выйти в другую. Он должен проснуться и понять, что по-другому он жить не может… У меня был проект такой. Человек был сталеваром, проснулся и понял, что не может без живописи, он начал писать, ходить с этими картинами, он просто ни о чём другом не мог думать. Я сделала проект, он прошёл прекрасно, люди поняли его «посыл». Он нигде не учился, ему и не надо учиться – ему всё испортят!

«Р»: - Вы тоже почувствовали, что Вам нужно стать галеристом? Как было у Вас?

Т.Л.: - Это не так было. Когда я приобрела первые мои картины в коллекцию, это были такие эмоции, которые я никогда не испытывала, кроме рождения моих детей. Это было наслаждение, наслаждение в том, что ты владеешь вещью, которой не будет ни у кого никогда. Ты единственный, у кого эта вещь, потому что каждая картина – это как детище, как ребёнок. Приобрел два «ребёнка», никто не знает, что ты ими владеешь, это сокровенное что-то. И я поняла, почему коллекционеры не думают ни о чём, когда видят работу, и она нравится, у них начинают трястись руки. Это новое, в себе открытое, шло дальше и дальше. Когда я поняла, что я хочу видеть картины, общаться с художниками, показывать их людям, чтобы у людей было что-то, кроме материальных ценностей, я поняла, что для этого нужна галерея.

«Р»: - Сегодня Вы больше галерист или коллекционер?

Т.Л.: - Галерист. К сожалению, когда становишься галеристом, ты более становишься циничным. Если раньше я думала, что никогда не продам эту работу, сейчас я думаю: «Я её никогда не продам за такую цену, а вот за такую – продам».

«Р»: - То есть, коллекционер думает об искусстве, о своём сокровенно – а галерист вынужден думать о чём-то явно практическом?

Т.Л.: - Обязательно галерист должен думать о практическом. Когда галерист играет роль, что это для души, – это неправда! Должны быть деньги, должен быть азарт, риск. Я не кокетничаю по этому поводу никогда.

«Р»: - Татьяна, были ли у Вас проекты, которые Вам не удалось реализовать, но Вы ещё хотите это сделать?

Т.Л.: - Да, есть проект, который я хочу сделать, но художник пока не готов его сделать так, как мне нужно. Я ведь стала ещё критичнее, мне нельзя «подсунуть» что-то. Мне редко не удается сделать то, что я хочу. Я хочу сделать проект про депрессию, называется «Виват, депрессия!». Я считаю, что депрессия – это первый шаг для того, чтобы достигнуть совершенства. Без депрессии не будет ничего. Чтобы подняться наверх, нужно дотронуться до дна. Я хочу живопись, графику, хочу фильм, опять же, снять, художников подключить. С людьми поговорить, потому что у каждого разная, оказывается, депрессия, в зависимости от кошелька, как выяснилось: была депрессия одна, а стал человек богатым – депрессия стала другая. Я хочу этот феномен на искусство наложить!

«Р»: - Вы приобретаете или забираете у тех художников, которые у Вас экспонируются, работы в свою коллекцию?

Т.Л.: - Я не забираю, я выкупаю работы, которые мне нравятся. Есть художники, которые за проведение выставки, за промоушн, рассчитываются работами. Это нормальный порядок, так положено. У него нет, допустим, средств рассчитаться, есть только его труд и его работы. А потом я работы продам или оставлю в коллекцию. Иногда я художнику говорю: «Извините, но Ваши работы мне не нужны». Или я говорю, что мне интересна эта работа, и спрашиваю художника, готов ли он с ней расстаться. А я ведь выбираю лучшую работу, художник не хочет отдавать её мне, потому что знает, что он её продаст.

«Р»: - Чего Вы ожидаете от Всемирного дня раскрытия секретов?

Т.Л.: - Во-первых, я сделала очень странную экспозицию. Я ожидаю новые вопросы, ожидаю, как журналисты будут между собой обсуждать ответы и задавать мне вопросы – уже свои. Я даю почву для новых размышлений, новых вопросов. И я наконец-то покажу то, что есть у меня.

«Р»: - В наше время достаточно ли сложное дело – организовать подобный проект?

Т.Л.: - Нет, не сложно. Вообще, нет ничего сложного. Просто нужно трудиться, позвонить куда нужно: там откажут, там откажут, а там – не откажут в помощи! Надо предлагать интересное – люди сразу же реагируют на интересное. Мне никто не отказывает – ни телеканалы, ни радио. Всем интересно на эту тему пообщаться и, если я предлагаю интересный какой-то вариант, все идут навстречу, все помогают. Я же говорю, все дружат, все друзья. Это общность!

«Р»: - А сложно ли работать сегодня с художниками? Каждый ведь индивидуальность, со своими особенностями характера, может быть, с капризами…

Т.Л.: - Я их очень всех люблю, ценю, уважаю. Одного уважаю за то, что он никогда ни в чём мне не отказывает, например… Другую ценю за коммерческий подход, третью –потому что она хорошая мать. Четвёртого ценю за вредность, пятого – за то, что он забывает надевать носки, забывает, что сейчас зима, он выходит так, как будто лето. Я получаю удовольствие оттого, что это – настоящий художник, он забыл вообще обо всём. Он в себе, это – правда, художники – это правда. Я люблю талант!..

Беседовал Сергей Ляликов.

---

Внимание! Обнаружив ошибку или неточность в тексте, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter. Далее следуйте инструкциям. Редакция сайта заранее благодарит всех бдительных читателей!