Александр Гордон: Я могу понять и полюбить одного человека, но не человечество

:С Александром Гарриевичем мы договорились встретиться в ресторане у памятника Дюку. К месту встречи он буквально летел, а спешку позже объяснил тем, что в ресторан должны подойти его многочисленные одесские родственники. Так в перерывах между телефонными звонками и криками подтягивающихся родственников «Гордон, привет!» мы и начали разговор.

«Репортер»: В последнее время вы зачастили в Одессу; чем вызван такой интерес к нашему городу?

Александр Гордон: Одесса для меня город не чужой. Поэтому если у меня есть выбор, то, конечно, я еду в Одессу. Я этим летом здесь уже во второй раз, потому что был фестиваль (ОМКФ), в котором я принимал косвенное участие – круглый стол по поводу кинопроизводства в Одессе. Было интересно. Я познакомился с давно любимыми режиссерами Вадимом Перельманом и председателем жюри Йосом Стеллингом. А в этот раз приехал на выставку Гарри Борисовича (Гарри Гордон - отец Александра Гордона, поэт, прозаик, художник. - ред.). Он одессит и учился здесь, но это его первая выставка в Одессе. Вторая причина - это гастроли театра («Школа современной пьесы»), где я, к счастью, занят только в одном спектакле. Поэтому в Одессе отдыхать не приходится; на море я был только пару раз.

«Р»: Билеты на спектакли вашего театра достаточно дорогие. Не должно ли искусство идти в массы?

А.Г.: Я не знаю, сколько стоят билеты… (Переводит гривни в рубли). Да, дорогие… Я к театру не отношусь как к способу зарабатывания денег и, если честно, даже не знаю, сколько мне в театре платят денег. Но, на мой взгляд, билеты в театр должны быть дорогими, а билеты на гастрольные спектакли, естественно, еще дороже. Я не думаю, что театр стал бы работать себе в убыток и даже из уважения к Одессе привез бы сюда спектакль, который оплатил бы из своего кармана.

«Р»: Если театр и кино для вас искусство, не приносящее заработка, то телевидение, вероятно, принесло вам материальную возможность и популярность? Смогли бы вы отказаться от телевидения ради искусства, если бы был второй шанс?

А.Г.: Если бы у меня был шанс начать все сначала, то я пошел бы не в театральное училище имени Щукина, а в МГУ, где получил бы классическое образование и стал бы каким-нибудь археологом.

«Р»: Интересуетесь прошлым?

А.Г.: Да. Гораздо больше, чем будущим.

«Р»: Что вам ближе, кино - как своеобразный монолог или телевидение - как подобие диалога?

А.Г.: Кино - это тоже не монолог. Но, к сожалению, мы потеряли хорошего зрителя. Любой режиссер проходит дорогу только наполовину, потому что если половину дороги навстречу ему не проделает зритель - никакого кино не получится. Будет тень на экране, целлулоидная пленка и ничего другого; события не получается. Микеланджело Антониони говорил, что кино только тогда кино, когда оно становится частью биографии зрителя. Поэтому кино - это тоже диалог.

«Р»: Существуют ли для вас запрещенные темы?

А.Г.: Да. Это все, что близко к телу моему, это не обсуждается. А насчет передач у меня лично запрещенных тем нет, но «старшие товарищи» всегда могут поправить.

«Р»: В передаче «ГордонКихот» вы боретесь с ветряными мельницами. Их заказывает канал или вы действуете по принципу «сам построил, сам дерусь»?

А.Г: Это была принципиальная позиция, что мне гостей никто не навязывает. Потому что так недолго превратиться в какого-нибудь полуофициального дилера канала по типу «заказали вот этого - ну давай-ка его сюда». Это мое личное отношение к событиям или явлениям. Я когда-то признавался в том, что действительно - они мне кажутся чудовищами. Но невелика честь победить чудовище, если оно не живет и в тебе. Поэтому всякий раз, предъявляя им претензии, я косвенно обращаю их оружие против себя. Не могу сказать, что терапия была очень эффективной, что за это время я стал лучше, чище, светлее и умнее, но какие-то вещи в себе я стал понимать гораздо лучше.

«Р»: То есть конечный результат - разобраться в себе?

А.Г.: Я думаю, что это конечный результат любого человека, потому что только разобравшиеся в себе люди могут говорить с другими.

«Р»: Почему передачи выходят в столь позднее время? Это отсеивание зрителей?

А.Г.: Это решение не мое, а канала. Но я с ним не спорил никогда, потому что если говорить обо мне как об общественной фигуре, то это самое безопасное время. Есть прайм-тайм, в который смотрит большинство, и это сфера влияния как политического, так и социального. А ночь – это такой телевизионный факультатив, - и влияние небольшое, и рейтинги не очень важны, и всегда есть возможность отсидеться в любую бурю и в любое затишье. Поэтому я очень доволен таким положением и не собираюсь его менять.

«Р»: Чем отличается скандал Гордона от скандалов в других передачах?

А.Г.: Тем, что у Гордона скандалят люди, от которых этого никто совсем не ждет.

«Р»: Комфортно ли вам на телевидении? Не возникает ли чувство, что ведете рок-передачу на попсовом радио?

А.Г.: Смешное сравнение, хорошее. Но в следующем году исполняется 20 лет как я занимаюсь телевизионной деятельностью, поэтому мне не тяжело, я уже привык.

«Р»: Как вы себе представляете своего зрителя?

А.Г.: Никак. Я видел много зрителей, но когда работаю - я не для них работаю, а для себя. Поэтому, если я представляю своего зрителя, то подхожу к зеркалу и смотрю.

«Р»: Катя Гордон поет о том, что она готова спеть голой для привлечения общественных масс. На что готовы вы для того, чтобы убедить массу в правильности или неправильности какого-то решения или явления, действия?

А.Г.: У меня нет побудительных мотивов. Если бы я хотел пасти народы, то согласился бы даже на распятие, как сделал один персонаж до нас. Но у меня нет таких побуждений. Телевизор не берем в расчет, потому что это все равно развлечение и не больше. А если говорить об искусстве, то там есть всего две формы разговора – исповедь и проповедь. Так вот, я скорее исповедуюсь, чем проповедую.

«Р»: Вы упоминали о том, что являетесь неверующим человеком. Смогли бы вы вести религиозную передачу?

А.Г: Смог бы, если бы это была передача об истории религии, или о ее социальном влиянии, или о положении Русской православной церкви сегодня. А если бы это была передача, в которой понадобилась бы проповедь от лица той или иной конфессии, то, конечно, нет.

«Р»: Вы используете провокацию, но для нее нужно читать людей. Верите ли вы в язык жестов?

А.Г.: Одно время я очень интересовался этологией - наукой о поведении животных, особенно высших приматов, где достаточно убедительно на ряде экспериментов показано, что большая часть нашей жестикуляции имеет древнее происхождение. Так что некоторая считываемость в жестикуляции существует - это верно. Но, например, в нейролингвистическое программирование не очень верю и считаю, что это все - хорошо закамуфлированное шарлатанство, как и почти вся психология ХХ века.

«Р»: В большей части интервью вас спрашивают о поставленном вам диагнозе «психопатия со склонностью к сутяжничеству». Вам не надоел это вопрос?

А.Г.: Нет. Во-первых, я этот диагноз сам придумал , а во-вторых, в тех профессиях, которыми я занимаюсь, нормальному человеку делать нечего. Уж лучше так, чем шизофрения или еще что-нибудь страшное.

«Р»: Как вы относитесь к стереотипам?

А.Г.: Я уважаю стереотипы, потому что они - основа культуры. Если бы не было стереотипов, нечего было бы делать., так как разрушить стереотипы - это и есть акт творчества. Поэтому мне кажется, что чем больше в обществе стереотипов, тем оно прочнее, патриархальнее, архаичней и тем больше возможностей для художника.

«Р»: Вас популяризируют как циника. Почему, на ваш взгляд, цинизм сейчас как в жизни, так и в искусстве более популярен, чем доброта?

А.Г.: А одно другому не противоречит. То, что называется цинизмом – это всего-навсего форма поведения, самая безопасная и простая, чтобы защитить свой внутренний мир от внешнего влияния. А популярна данная форма сегодня, видимо, потому, что слишком давит этот внешний мир. И потом циник - это тот, кто просто не боится говорить то, что он считает правдой.

«Р»: Назовите ваши любимые литературные и кинематографические произведения.

А.Г.: Мой джентльменский набор состоит из трех фильмов, которые очень разные и дают представление о том, что я в кино ценю. Это «Дети райка» Марселя Карне, «8 ½» Федерико Феллини и «Не горюй» Георгия Данелия. Что касается книг - тут сложнее, поэтому лучше говорить об авторах. В прозе это Лесков, Толстой, Платонов, Грин, Паустовский и Гарри Гордон; в стихах это Пушкин, Тютчев, Некрасов, Блок, Ходасевич, Мандельштам. Это если говорить о Серебряном веке. И еще - Нежеров, Королев, Леонович, Чухонцев и тот же Гарри Гордон.

«Р»: Что нужно современному кино и литературе?

А.Г.: Нужно отказаться от господствующего мировоззрения постмодерна, который говорит о том, что художником может быть каждый, который против ясного авторского высказывания, и, не имея ничего внутри, предъявляя лишь оболочку, заставляет каждого наполнять эту оболочку своими смыслами и ценностями. Мне кажется, что это не искусство, а профанация. Если уж невозможен возврат к классике, то необходимо возникновение некоего неоклассического направления - не только в литературе, кино, поэзии, а и в жизни тоже. А оно должно характеризоваться в первую очередь отношением к человеку, где человек - мера всех вещей. Не больная коленка человека, не прокуренные легкие человека и не ночной ужас человека, а именно человек как комплекс. Из жалости героиня моего фильма говорит словами Гарри Борисовича «Людей жалко, особенно всех», - и это одна из формул классического отношения к действительности, которая в современном искусстве утеряна.

«Р»: Кстати, о Гарри Борисовиче. Заметно, что у вас с ним теплые отношения. Имеет ли место конфликт двух творческих натур?

А.Г.: О да - теплые, иногда даже горячие! У нас был серьезный конфликт после первого фильма, автором сценария которого он был. Я имел несчастье быть его режиссером. Он не знал, что сценаристы - это самые несчастные существа на площадке. И результат ему не понравился. Он счел, что я снял другое кино, а не то, которое он описал. Мы с ним разругались почти на год, на целых 8 месяцев. Но с тех пор поводов для конфликтов больше не было.

«Р»: Любите ли вы людей?

А.Г.: Нет. Но насчет близких – одного отдельно взятого человека, каким бы он ни был, даже если противоречит тебе во всем, можно взять за труд понять, а следовательно - полюбить. Понять, простить, полюбить. Вот когда их хотя бы двое - возникает человечество - третье качество, которое делает нас социальными животными. И вот это в человеке я никогда не любил, мало в этом понимаю и считаю очень чужим для себя.

«Р»: Если люди – социальные животные, то какой уклад им больше подходит - четкая социальная иерархия или анархия?

А.Г.: Не должно быть ни того и ни другого, если это не органичное общество. Нельзя установить в анархическом обществе социальную иерархию без потерь качеств, - равно как и наоборот. Обществом правит уклад. И вот когда уклад ломается насильственно, как в нашей истории было не один раз, а революционные изменения страшны были только одним - они ломали уклад. Сломав уклад, нельзя мгновенно на смену ему сконструировать другой. Нужно, покрошив все это, ждать десятилетия, если не столетия, пока возникнет новый. Каким он будет в наших странах - не берусь сказать. Исторически мы тяготеем к достаточно жесткой социальной структуре, иерархической. Но это не противоречит тому, что построенная вертикаль власти создаст наконец-то ту самую анархическую горизонталь, которая в свое время сделала Европу Европой.

«Р»: Каков ваш идеал человека?

А.Г.: Нет такого. Но если бы человек не мог быть идеальным, то нечего было бы нам весь этот огород городить. Другое дело, что любой идеал моментально обречен на гибель. Там возникает такая степень энтропии, что он не может существовать. Любое чистое, если хочет сохраниться чистым – металл без примеси, человек без дерьма… Если он достигает такого состояния, то он по этим нашим земным меркам и рамкам обречен. Он просто должен погибнуть. И заметьте, что это история практически всех религий на земле. По крайней мере, из тех, которые я знаю. И Христос, и Будда, и Моисей, и все остальные, - как только они достигали некой цели, как только они становились идеалом разными путями, то они уходили. Поэтому идеал возможен, но срок жизни этого идеала стремится к нулю. То есть вся жизнь стремится к достижению идеала, но достигнув его - немедленно умирает.

Беседовала Валерия Егошина

---

Внимание! Обнаружив ошибку или неточность в тексте, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter. Далее следуйте инструкциям. Редакция сайта заранее благодарит всех бдительных читателей!